НОВЫЕ ДИКИЕ
направление в изо-искусстве 1980-90-х. Возникло на волне новой моды на экспрессионизм и фовизм (отсюда само название, напоминающее о фовистах как "старых диких"). Тяготели к импульсивной эмоциональности самовыражения, противостоящей концептуальному искусству или гиперреализму. Живопись, графика и скульптура "новых диких" (Г. Базелиц, А. Кифер, А. Пенк в Германии, И. Борофский, Дж. Шнабель в США) обычно сохраняя фигуративность, отличаются своеобразным "варварским лиризмом"(близким новейшим течениям поп-музыки), включает массу загадочных знаков, поэтому в Италии работы мастеров этого плана (Ф. Клементе, Э. Кукки, М. Палладино) обозначают обычно как "искусство-шифр" (arte cifra). Нередко смыкается со стилем граффити.

Часто ли вы ощущаете внутри себя ваше второе я? Вероятно, да. Как же иначе? А задумывались ли вы о сути этого я? Что, если оно вовсе и не второе, а самое что ни наесть первое, диктующее вам свои более чем навязчивые идеи, от которых вы, породивший это самое второе я, в большинстве случаев просто не в силах отказаться?
Страшно? Мне – да.
Бывает мой разум – а ведь разум, это и есть человек, хозяин своих поступков и движений, и, стало быть, мой разум – это я, человек подавленный и уже совсем не уверенный в себе, – так вот, этот разум, вступающий в яростную схватку с моим вторым я, зачастую напрочь отказывается с ним бороться, и, ни сколько не сопротивляясь, оставляет меня с очередным нелепым решением и до безобразия запутанным в сплетенной им, вторым я, паутине подсознанием… И где же выход? Как положить конец этому беспределу и заглушить вечно диктующий голос второго я если и не навсегда, то хотя бы на время… Как взять тайм-аут?
Сон. Идеальная идея – спокойный, размеренный сон. Он лучше всех понимает, что человеку от него требуется – полного успокоения, погружения мысли в невесомость, в которой нет ни второго, ни первого – вообще никакого я, – одно лишь спокойствие, изредка нарушаемое почти всегда ничего не значащими сновидениями. Но я всё ещё ворочаюсь. Сон, который, казалось, был так близко, о чём совсем недавно, пронзительно режа мой слух, кричала сладкая дрёма, внезапно повергнув меня в состояние лёгкого, едва поддающегося описанию блаженства, так же внезапно исчез в пушисто-перистых облаках, заслонивших глаза и теперь уже едва видимых из-под ресниц… За что?
К кому ушёл мой сон? На кого променял меня мой покой? Быть может, на соседа, уже который день лежащего на своём едва дышащем диване в летах, жестоко придавленный тяжёлым, никак не проходящим похмельем? Или на парочку кудрявых щенков-близнецов, кротко свернувшихся в неровный пушистый клубочек на тапочках своей хозяйки, уже давно чем-то занятой на кухни? И не говорите мне, что это и есть СПРАВЕДЛИВОСТЬ… Та самая справедливость, на которую все смертные возлагают свои скромные надежды, которые, рано или поздно, рухнут, как песочный замок, так бережно и кропотливо выстроенный ребятнёй на морском берегу и тут же безжалостно смытый беззаботной солёной волной.
Мой сон покинул меня, но сладкая дрёма всё ещё здесь, рядом со мной. Она обволакивает всё больше, кружа надо мной и как бы невзначай дотрагиваясь до моих пылающих щёк своими шёлково-бархатистыми, до нереальности нежными крыльями. Но она утомляет меня, заставляя неистово думать о далёком несбыточном сне, который сегодня, я знаю, меня уже не посетит… Мне предстоит ещё одна бессонная ночь. Да и дрёма скоро сменит свою жертву, сбросив меня с волны блаженных мучений на острые камни скал реальности…
Я так люблю эти сумерки, в которые уже окунулся бледный, едва заметный среди бессчётного количества звёзд молодой месяц. Но ещё больше они мне неприятны – ведь я не могу насладится и малейшей частью призрачно-прозрачных звуков их убаюкивающей колыбельной, звенящей в ночи. Её музыка не в состоянии расслабить даже самую ничтожную часть моих до нельзя напряжённых мышц, норовящих вот-вот лопнуть, словно до отказа натянутая гитарная струна, под тонкой, как тесто, раскатанное скалкой, кожей.
Где же первое солнце? Почему-то, с его томным, неторопливым приходом мне становится гораздо легче, приходит ощущение нового, быть может, гораздо более красивого, чем эта ночь дня, манящего за собой едва-едва пробивающимися из-под покрова ночи ярко-оранжевыми лучиками, беззаботно переплетающимися между собой в утренней беседе.
Вот и он, долгожданный рассвет. Ещё одна ночь поддалась на мои уговоры, уступив место прохладному утру. Что принесёт мне этот вновь испечённый день? Я никогда не строю планов – ни на будущее, ни на настоящее, – ведь планы – это робкая надежда на ту же справедливость: строя их горы, люди неизменно надеются на осуществление хотя бы их малой доли, что только доказывает их ничтожную слабость и позорную несостоятельность перед бурлящей пучиной жизненного водоворота. Одних он поглощает безмолвно, медленно увлекая в свои владения, других – мгновенно, зловеща клокоча, извергая какие-то неведомые проклятья, накопившиеся в его мутных водах за время их, людей, пребывания на земле.
Как уйдёте вы и я уже решено, но от этого по моей коже уже давно не бегают мурашки. Свыкшись с предрешённой судьбой, словно клеймо выжженной на моей жизни с самого её рождения, я редко позволяю себе испытывать страх. Ничто не в силах изменить течение моей реки, поэтому страх не решает ровным счётом ничего и просто не в силах изменить что-либо…
А солнце уже в зените. Я не встаю с кровати вот уже второй день, с каждой минутой летящих мимо меня с неистово режущим воздух свистом часов всё больше привыкая к этой рутине, которая, словно болото, засасывает меня всё глубже в свои недра, не оставляя ни малейшего шанса на освобождение. Окна моей комнаты открыты настежь – только так я ощущаю пульсацию ритмов едва различимых дней и оглушительно тихих ночей. Иногда мой пульс совпадает с пульсом ночи – он так же неторопливо ленив. Правда, это случается очень редко, но я этого очень жду… Ради таких моментов я живу… Ради прихода ко мне сна, сна, который уведёт меня далеко за пределы моей жизни, которой я уже почти не дорожу. Сна, чей лик я то и дело забываю, а затем провожу бессонные ночи в его поисках.
Дорожите ли вы своим сном? Вряд ли вы когда-либо вообще задумывались об этом – не стоит и сейчас. Ваше второе я ни за что не позволит сознанию туманить ваш разум столь нелепой прихотью подсознания, как размышления о том, насколько может быть дорог человеку его сон. И вообще, сон, скажете вы, управляемые вашем вторым я, – это ни что иное, как пустая трата драгоценного времени, ниспосланного людям на куда более интересные затеи, в которые они, люди, должны кидаться, теряя голову, словно образцовый камикадзе под колёса несущегося в никуда поезда. Что ж, если вы и впрямь так думаете, вы – счастливый человек, чего я никогда не смогу сказать о себе.
Читая эти строки, вы невольно прожили со мной ещё один день, который вот-вот отойдёт ко сну, забросив солнечный клубок, переплетённый усталыми лучами, далеко за горизонт, уступив тем самым место вечеру, а затем и ночи с её вышитым звёздами, словно бисером, небом.
Дописывая эти строки, я всё ещё невольно надеюсь на возвращение так предательски улизнувшей от меня вчера дрёмы. Приведёт ли она с собой сон? И придёт ли сама? Я нашёптываю эти вопросы пересохшими от усталости губами, не переставая. Кому я их задаю? Наверное, тому, кто рано или поздно услышит их – своему второму я.

Большой город
Какая же вокруг красота! И не стану я закрывать глаза на протёртые миллионами башмаков, туфель, сапог, босоножек и прочей какой обувью тротуары – для меня они тоже являются частью этой красоты. А красота эта – городская, и хотя я дюже не люблю большие поселения, несомненно признаюсь, что этот город – красивый. С его разными домами и одинаковыми домищами, забрызганными проезжающими мимо машинами заборами и до блеска начищенными фасадами непременно важных банков, серо-прокуренным всюду понатыканными заводскими трубами небом и непохожими ни на один другой народ в мире обитателями.